«Тренеры не знали, что я близорукая»: Ишмуратова — о стрельбе вслепую, звании полковника и гибели племянника на СВО

Все события обычной жизни не идут ни в какое сравнение с тем, что происходит на СВО, заявила в интервью RT Светлана Ишмуратова. По словам бывшей биатлонистки, это чувство только усилилось после того, как в прошлом году погиб её племянник. Двукратная олимпийская чемпионка также рассказала, каково женщине быть полковником, вспомнила, как решилась на лазерную коррекцию зрения в 1997-м, никому не сказав об этом, и призналась, что до сих пор не может кататься на лыжах.

• РИА Новости
• © Александр Вильф

Мы знакомы более 30 лет, но почти никогда не разговаривали по душам под диктофон: двукратная олимпийская чемпионка всегда находила какой-то повод отложить разговор до более подходящего момента или вовсе от него уклониться, как это не раз случалось в годы её выступлений. Подходящий момент выдался в Златоусте на заключительном этапе Кубка России по биатлону.

— Биатлон по-прежнему часть вашей жизни или всего лишь возможность ненадолго вернуться в совершенно другую жизнь, прошлую?

— Наверное, часть жизни, как и спорт в целом. Хоть я сейчас и занимаюсь военно-политической деятельностью, которая вроде бы находится несколько в стороне, всё равно живу спортом, болею за спорт. И конечно, понимаю его значение в жизни каждого молодого человека. Стране нужны здоровые, сильные молодые люди. Как любит говорить Александр Иванович Тихонов, биатлонист — готовый защитник Родины.

— Как ваши слова сочетаются с мнением, что все спортсмены экстра-класса — закоренелые эгоисты, которым по большому счёту наплевать на то, что происходит вне их собственной жизни?

— Это нередко действительно бывает так, но мне всегда говорили, что я не от мира сего. В этом отношении, наверное, тоже. Но меня так воспитали. Я ведь без золотой ложки во рту родилась. Росла на результатах Николая Зимятова, Раисы Сметаниной, Галины Кулаковой. Мне всё время ставили их в пример: посмотри, какие они скромные, какие замечательные, как себя ведут.

— Попасть с таким воспитанием в сборную команду, где идёт непрерывная и очень жёсткая битва за выживание, не самое простое испытание.

— Мне всегда было в этом отношении тяжело. Постоянно чувствовала себя чужой, постоянно ждала: поставят меня, не поставят. Понимала, что по результату прохожу в состав, иногда даже первым номером, но слышала: «Ишмуратова? Она психологически неустойчива, пусть посидит в резерве». И я чуть ли не каждый год уходила на самоподготовку.

— Что даёт спортсмену самоподготовка?

— Прежде всего индивидуальный тренировочный подход. Но в этом же заключается огромный минус, потому что в этом случае ты должен проходить все отборы. Если те, кто бегал в сборной, автоматически попадали на этапы Кубка мира, мне приходилось начинать отбираться с самого нижнего уровня. Притом что я уже была в красной группе, то есть имела право выступать на первом этапе Кубка мира вообще без каких-либо отборов. Более того, могла выбирать группу, в которой стартовать. Такой возможности мне, разумеется, не давали, но, несмотря ни на что, я ни разу не пожалела, что на протяжении нескольких лет ходила по одним и тем же граблям.

— Почему?

— Потому что видела результаты своей работы. Да и медали на чемпионатах мира, на Олимпийских играх, ещё до побед в Турине, были показателем. Все те годы мне очень сильно помогал Валентин Николаевич Задонский. Хотя сейчас вспоминаю начало нашей с ним совместной работы и улыбаюсь: он лыжник, я лыжница, к биатлону вообще никаким боком. Он читает книгу по стрельбе, делает для себя какие-то пометки, на тренировке мы всё это проходим. При этом я вижу, что книжку-то он в руках продолжает держать, периодически туда заглядывая. Вот так и учились с ним вместе.

Я только потом поняла, до какой степени Задонскому было тогда тяжело. Нас постоянно клевали, всякие сплетни, гадости были. Но несмотря ни на что, я добивалась результата в нужных гонках. И понимала, что делаю всё правильно.

— Получается, вы просто стрелок от Бога?

— Ну какой я стрелок… Вот Ленка Головина, которая была нашим тренером по стрельбе в Новосибирске, действительно стрелок от Бога. Но даже она не знала, что я близорукая и вообще не вижу грани мишени. Я молчала как партизан, боялась, что меня из команды выкинут, а за мной же ещё другие тренеры стоят, которые в меня, как говорится, душу вложили ещё в лыжных гонках. Как я могла их подвести? Поэтому я была очень благодарна Ленке. Она тренировала нас жёстко, потому что времени на расслабление не было. Каждый день сначала шла теоретическая подготовка, потом тренировка, дополнительный холостой тренаж, то есть мы винтовку из рук не выпускали вообще.

Головина тогда только-только закончила свою спортивную карьеру, десятикратная чемпионка мира, и она очень хорошо умела передать не просто схему — это с этим совместил, курок нажал, а мышечные ощущения: как держать оружие, чтобы было удобно, где должен быть локоть…

Меня, помню, похвалили. Типа — посмотрите, как Ишмуратова стреляет стойку. Я же при этом всегда думала: господи, если бы они знали правду. Что Ишмуратова просто ни черта не видит лёжа… А мишени для стойки просто больше размером.

— То есть вы хотите сказать, что выиграли два олимпийских золота, стреляя вслепую?

— Сделала лазерную коррекцию в 1997-м сразу после того, как отбегала свой первый год в биатлоне. Я же тогда всерьёз собиралась готовиться к Играм в Нагано. Приехала в Челябинск и сразу пошла в клинику: решила оперировать оба глаза одновременно. Врач пытался отговорить, предложил провести операцию в два этапа, но мне было так страшно, что понимала: второй раз я в эту клинику просто не приду. На тот момент это ведь было не как сейчас, когда операцию сделали — и ты сразу всё видишь. Снималась роговица, потом начинали что-то выжигать лазером, всё это сопровождалось совершенно жуткими ощущениями и жутким запахом, который я помню до сих пор.

В общем, операцию сделали, глаза забинтовали, сказали, что можно идти домой. А как идти, когда вообще ничего не видишь? Каким-то образом я сумела набрать номер тренера: «Заберите меня отсюда». Он в недоумении: «Ты где? Ты что вообще наделала, дура?»

Восстановление шло очень тяжело, особенно в первые три дня. На седьмой день, когда уже получалось глаза открывать и более-менее устойчиво ходить, я попёрлась на тренировку, хотя врачи строго-настрого запретили любые резкие движения в течение месяца. От берёзки к берёзке по лесу ходила. Обниму берёзку, постою, подожду, когда головокружение закончится, и дальше ноги переставляю…

• Женская сборная России по биатлону в составе Ольги Пылёвой, Галины Куклевой, Светланы Ишмуратовой и Альбины Ахатовой завоевала бронзовую медаль в эстафете 4 х 7,5 км на зимней Олимпиаде в Солт-Лейк-Сити
• РИА Новости
• © Сергей Гунеев

— Если бы у вас в карьере не случилось золотой олимпийской медали, как бы вспоминали своё спортивное прошлое — с болью или с радостью?

— Наверное, всё-таки с радостью, потому что, честно говоря, в детстве я не думала вообще ни о каких медалях. Мечтала жить как все нормальные детки, не болеть, ходить на улицу гулять, сосульки грызть и всё такое. Мысль о том, что могу стать олимпийской чемпионкой, появилась в сборной команде: в какой-то момент просто поняла это. Другой вопрос, что о личных дистанциях тогда не думала в принципе. А вот эстафетная команда у нас была сильной.

— Пробиться туда — и жизнь удалась?

— Примерно так и было. В начале карьеры я чётко понимала, что бегаю ради того, чтобы папа был доволен. Когда впервые стала чемпионкой мира, видела, что отец неимоверно горд. Получилось, что он как бы реализовал во мне собственные амбиции. А вот потом каждый сезон заново приходилось доказывать, что я могу бежать, что хорошо готова, не подведу и тому подобное… При этом перед тем же Турином я постоянно слышала, что старая, что занимаю в команде чьё-то место.

— Иначе говоря, если бы не личное золото в первой гонке Игр, могли бы вообще не оказаться в составе?

— Вполне.

— Золотая медаль в индивидуальной гонке — закономерность или стечение огромного количества обстоятельств и дикое везение?

— Если мне в чём тогда и повезло, так это в том, что я промахнулась на третьем рубеже. До этого не раз случалось, что при стрельбе на ноль моя психика в конце гонки просто не выдерживала. А вот промах как бы обнулял всё, что было до. Рассказывала уже много раз: именно так случилось в олимпийском сезоне на этапе Кубка мира в Осрбли (Ишмуратова тогда выиграла аналогичную гонку. — RT), и до сих пор помню, какое испытала тогда облегчение. Подумала даже, что обязательно надо промахнуться на третьей стрельбе и на Играх тоже.

— С какими чувствами вы сейчас смотрите соревнования?

— Мне нравится, что сейчас реально работает спортивный принцип, о котором мы всегда мечтали. С другой стороны, как раз благодаря тому, что в мои времена многое решалось вопреки, приходилось постоянно быть настороже. Мне до сих пор многие говорят, что в команде я была не такой, как сейчас. Я действительно была другой. Не могла позволить себе распыляться. Держала себя в таких ежовых рукавицах, чтобы, не дай бог, не потерять энергию, не расплескаться. Не давала интервью, потому что всегда говорю то, что думаю, а это неизбежный расход эмоций, которые очень нужны в гонках. Здоровья от природы у меня было не так много, поэтому приходилось экономить, ограничивать себя во всём.

На самом деле я невероятно благодарна Задонскому за то, что научил меня думать. Хотя на тренировках это порой бесило. Мысленно ругалась: сколько можно думать? Ты тренер — ты и думай. Только спустя годы поняла, что даже в стрельбе невозможно добиться результата, работая автоматически, как робот. Промазала? Думай, почему это случилось. Почему выстрел ушёл влево, почему вправо?

У нас в сборной команде постоянно работала научная группа, брали биохимию, бегали со спортивными часами с пульсометрами, но никакими выводами с нами никто не делился.

— Так выводы они не для вас делали, а для собственных диссертаций. Это я и по своему опыту помню.

— Поэтому я сама изучала данные биохимии, анализировала, что нужно, чтобы выйти на пик формы, как организовать собственный тренировочный процесс, работая в бригаде, чтобы старший тренер этого не заметил. Один раз только Валерий Польховский чуть было меня не подловил. Спросил: «Ты что, ускоряешься, что ли?»

Я тогда делала короткие интервальные тренировки, потому что на фоне недовосстановления не могла себе позволить длинные. Нужно было отработать выход, чтобы организм привык делать это на автомате даже в состоянии сильной усталости. Но как-то отговорилась.

— Вы не думали о том, чтобы стать после завершения карьеры тренером?

— Даже не хотела об этом думать. Я была бы, наверное, очень жёстким наставником, понимала это и не хотела, чтобы мои дети переживали то, что пережила в своём детстве я. Некоторых тренеров до сих пор вспоминаю с благодарностью, но были и такие, кто заставлял страдать на каждой тренировке.

— Почему вы терпели?

— Видимо, потому что по жизни такая — слишком терпеливая. Потому и с отцом своего сына долго не могла расстаться, несмотря на то что он с самого начала наших с ним отношений был классическим абьюзером. Дело было не в моей тогдашней жизненной неопытности, а в той же самой привычке терпеть. Только когда Мишка стал подрастать, я сама себе задала вопрос: «Ну я-то ладно, но почему всё это должен терпеть мой сын?»

Что до тренерской работы, сейчас, помимо всего прочего, очень большая проблема с родителями — работая в ЦСКА, я вижу это постоянно, причём во всех видах спорта. Они приводят детей в секцию, хотят, чтобы те стали чемпионами, но, стоит тренеру чуть-чуть поднажать на ребёнка, чтобы тот научился преодолевать себя, тут же начинаются жалобы.

— Сына не пытались на лыжи ставить?

— Это моё осознанное упущение, скажем так. Я сама до сих пор не могу кататься на лыжах.

— Почему?

— Видимо, слишком большой кровью далась спортивная карьера. Особенно последний олимпийский сезон. Когда начинаю надевать лыжи, меня реально тошнит. Кружится голова, слабость, ноги ватными становятся.

— При этом вы регулярно приезжаете на соревнования…

— Это другое. Честно говоря, каждый раз смотрю, как бегают другие, и не верю, что сама это делала. Как будто в той, прежней жизни вообще была не я.

• Светлана Ишмуратова
• РИА Новости
• © Евгений Биятов

— Сказал бы кто в той прошлой жизни, что вы станете полковником…

— Сама бы не поверила. Но я же всегда за армию выступала. Сначала, как все, числилась инструктором по спорту. После того как завершила карьеру, губернатор Челябинской области Пётр Сумин предложил мне попробовать себя в государственных структурах. Я согласилась. Людей я люблю, понимаю их, умею с ними работать. Сначала прошла в законодательное собрание по Челябинской области, причём по одномандатному округу, потом в Госдуму. В 2011-м Сумин умер, пришёл Михаил Юревич, который сейчас в Лондоне скрывается, но к нему на поклон я не пошла. Не умею, да и не считаю нужным за себя просить.

В ЦСКА тогда пошла волна на сокращение всех олимпийцев с погонами. Одной из первых в неё угодила Ольга Медведцева — принимавшие решение даже не посмотрели на то, что у человека четверо детей. Я тоже стала готовиться к тому, чтобы писать заявление, но в клубе в очередной раз сменилась власть, и мне предложили стать замполитом. Типа, здесь с детишками поработаешь, там — с олимпийцами.

Я согласилась. Но поскольку с детства приучена к тому, что в работе мелочей не бывает, открыла нормативную базу, чтобы понять, что должен делать замполит. А там в обязанностях и занятия по информированию проводить, и военно-политическую работу, которая включает в себя кучу направлений: культурно-досуговое, социальное, агитационное… Плюс абсолютно весь быт. Ребёнка устроить в садик — замполит, в школу определить — замполит, заболел кто-то и надо найти больницу — замполит, жена ушла — опять к замполиту человек идёт.

Начиная работать, я для себя поняла: главное — выстроить систему, которая будет функционировать, даже если сама я с этой должности уйду. Сейчас уже всё отлажено как часики. Ещё очень горжусь тем, что мы открыли в ЦСКА музей. Он долгое время был закрыт, за 37 лет ни разу не проводили инвентаризацию. Когда мы всё-таки её провели, ужаснулись. Более полутора сотен экспонатов просто пропали. Остаётся только догадываться, куда именно.

— Что такое для женщины быть полковником?

— Это тяжело. Вокруг ведь на этом уровне одни мужчины. Таких, кто всегда готов помочь, подставить плечо, — их вообще в нашей жизни мало. Многие вообще видят в тебе не женщину, а преграду к собственной карьере и даже не считают нужным это скрывать. Сначала я переживала по этому поводу, думала: «Ну почему каждый день приходится кому-то доказывать, что я как минимум не глупее?» Сейчас думаю: «А зачем?» Я же спортсменка, значит, должна относиться к процессу чисто по-спортивному: вот результат моей работы, любая комиссия может проверить его в любой момент. Всё выстроено, всё работает, всё чётко по плану. Никому не завидую, просто работаю и радуюсь тому, что непосредственно в моём подчинении подобрался очень хороший коллектив. А зависть — плохое чувство. Она съедает человека.

— Знаю, что вы не очень любите говорить о статусе российских спортсменов и без восторга относитесь к перспективе выступлений под нейтральным флагом.

— Дело не в этом. Я много общаюсь с теми, кто возвращается с СВО, с огромным уважением отношусь к этим людям и прекрасно понимаю: все наши текущие проблемы не идут ни в какое сравнение с тем, что происходит там. Это чувство только усилилось после того, как в прошлом году погиб сын моей родной сестры.

— Простите за вопрос, но, когда призыв напрямую коснулся родного человека, не было желания, даже не знаю, как правильнее здесь выразиться…

— Спасти его? Было. Но Алексей сам осознанно пошёл на это, сам принял решение. Всё-таки взрослый человек, 38 лет. Когда пришло известие о том, что… Не передать, что я испытала. Конечно, сейчас виню и себя тоже.

Очень благодарна друзьям Алёшки, которые его оттуда вытащили ещё живым. То есть он не пропал без вести. Но слишком тяжёлыми оказались раны. Поэтому мне сейчас реально трудно воспринимать какие-то вещи, связанные со спортом, как события первостепенной важности.

Источник